Он прошел Косой Переулок вдоль и поперек несколько раз, снедаемый то ли любопытством, то ли растерянностью, прежде чем пришел к выводу, что оттягивать возвращение домой больше нельзя.

Ливший до этого, как из ведра, дождь затих. Подавив желание покрасоваться оставшиеся до вечера часы у Флориана Фортескью пока новость об его освобождении не попала в утренние газеты, Блетчли минул кафе-мороженицу и аппарировал из толпы.

Не верьте словам о том, что освобождение из Азкабана приносит облегчение: Себастьян чувствовал себя живым мертвецом, вылезшим после похорон на поверхность, где его никто не ждал.

Он не помнил, чтобы в ноябре здесь было так холодно. Поздняя осень в Ирландии не часто радовала хорошей погодой, но сейчас что-то изменилось. Блетчли явно вообразил, как в поместье, словно в доме с привидениями, завывает ветер.
Что-то пошло не так. И он точно знал, когда это началось. Толкнув калитку перед собой, Энтони шагнул на дорожку, ведущую к дому, оглядываясь вокруг.

Клумбы ощерились маленькими туйками, по остаткам роз не было видно, что в сезон ими наслаждались: ни одной срезанной ветки. Их никому не дарили. Что говорило о том, что у Несс не было времени на собственное хобби, потому что ни на что, кроме работы, не было желания. Тони улыбнулся немного горько, но понимающе: самому гордиться было нечем. Несмотря на то, что официально он дал жене свободу, их юбилей в этом году он пропустил. Двадцать пять чертовых лет рука об руку заслуживали больших почестей, чем разграбление воспоминаний изголодавшимися дементорами; кольцо было единственным, что в Азкабане с него снять не смогли до момента, когда он по собственной воле передал его Оливии.

Взвесив в уме «за» и «против» и в результате проигнорировав подсчеты, Блетчли, как мальчишка, без зазрений совести ободрал соседскую клумбу на предмет тепличных орхидей и был таков, вернувшись на свою территорию. Проследовав до конца, неторопливо взошел на ступени, словно боялся, что они в любой момент обвалятся (и дело было не в состоянии поместья). Повернув ручку, отворил дверь, позволяя себе облегченно повести уголком губ: помимо нескольких фокусов, охранное заклинание признавало в первую очередь кровь. Узы всегда были тем, что в Блетчли-холле ценили больше всего.

Поместье встретило его гулкой тишиной и, слишком большое для пары людей, напоминало заброшенное здание: некоторые предметы были завешены белыми чехлами, словно хозяева надолго отъезжали; с зеркала, которое они с Алексом разгромили в 1979-ом и на реставрацию которого ушли месяцы, всё ещё не свели фирменную роспись антикварной лавки и номер заказа. В паре новых ваз около камина чувствовалась заботливая рука Несс, но при этом являлось очевидным насколько небрежно был сделан выбор. У новизны был налет тяжелой меланхолии и внушительный вес камня на чужом сердце; Энтони решил, что избавится от этих ваз при первой возможности – и, заполнив одну из них водой, аккуратно составил туда букет наворованных орхидей, давая интерьеру послужить делу, ради которому их создали. Пока Блетчли добавлял жизни открывшемуся ему натюрморту, издалека послышалось шлепанье крохотных ножек о каменный пол, и на горизонте нарисовалось несколько домовичков, отвлекшись от работы на вторжение. Себастьян усмехнулся: клеймо незваного гостя преследовало его неустанно.

Эта братия оказалась хозяину рада больше, чем хозяин был рад самому себе, после чего Блетчли общими усилиями утащили в сторону столовой, громогласно заявив, что в своем Азкабане он забыл вкус нормальной еды. Кто о чем, но в доме Блетчли даже в кризисный период говорили о вкусной еде. Уломать Себастьяна удалось только на чай и печенье, но уже это, кажется, сделало коллегию семейных помощников гораздо счастливее, чем прежде. И, возможно, они решили, что аппетит придет по время еды.

Глубоко вдохнув аромат свежезаваренного чая, наверняка привезенного Несс из очередной гуманитарной поездки, Тони, наконец, ощутил, что он дома. И вдруг показалось, что впереди вечность.

Он не заметил, как пролетело время; за это время Энтони успел обзавестись стопкой хрустящей корреспонденции, наверстывая упущенное, и схрустеть половину вазочки предоставленной провизии; печенья превратились в сущее проклятье.

Когда Блетчли оторвал взгляд от мелкого газетного шрифта для того, чтобы поднести к губам чашку с подстывшим чаем, он вряд ли смог бы сказать, сколько Фрида простояла, пронаблюдав за ним.

Не говоря о том, что в солидной даме с плотно сжатыми губами и в мантии, по официальности достойной Министра, на фоне которой маггловские предпочтения Фишера в одежде, которую тот предоставил Блетчли после объявления приговора, выделялись особенно ярко, Энтони с большим трудом признал собственную дочь.

Что касалось гардероба, то чтобы Себастьян хоть ещё раз повелся на спор.

Тонкая чашка мягко звякнула о деревянный стол. Заглянув дочери в глаза, Тони тепло улыбнулся, но взгляд остался настороженным, почти встревоженным:
– Работа по жесткому графику пошла тебе на пользу, – не то чтобы он верил в то, что говорил; не после того, как не переставая разглядывал радужку молодой женщины. Блетчли, как отцу, хватило нескольких мгновений, чтобы понять, чего не хватает. Но повисшее между ними неправильное молчание тяжелело с каждой секундой.

[STA]отец года[/STA][NIC]Antony Bletchley[/NIC][AVA]http://sf.uploads.ru/d6b0N.jpg[/AVA]

Отредактировано Flemming Lynch (2014-12-29 17:52:27)

Как бы Блетчли ни убегал, реальность гналась за ним с распахнутыми объятиями. Обычно Энтони не отличался излишней мечтательностью, как и витанием в облаках, но в этот раз с небес на грешную землю не хотелось. Свои грехи он если не отмолил, то отсидел. Хотя бы частично. На статус святого Энтони никогда не претендовал.

Ведьмак почувствовал это впервые: выросшую между ними стену. В отличие от брата, часто свертывающегося в непробиваемый кокон, который без ста грамм понять порой было невозможно, Фрида с отцом была откровенна, а если откровенничать не хотела, то Блетчли при необходимости всегда знал как ее разговорить. Сейчас ситуация была иная: даже если Энтони нашел бы способ прикопаться к тому, что творилось у дочери на душе, он просто не знал с чего начать допрос (иначе не назовешь, хоть и к этому слову Тони ощущал определенную долю неприязни после ареста).

Мысль о том, что, вернувшись домой, придется заново знакомиться с дочерью, а не ее женихом (к примеру), вызывала противоречивые чувства - но реальность, настигшая жертву, уже восторженно аплодировала на чужую сообразительность. На душе, впрочем, паршиво не было, несмотря на сосущее чувство под ложечкой; от рационального человеческого страха деваться было некуда. Однако обреченность удивительным образом сменил азарт. Фриде бы лучше давно усвоить, что на слабо отца было брать бесполезно. Барышню хотелось обнять, но Энтони подавил порыв: отцовский трогательный жест из прошлого мог усугубить ситуацию.

На поздравление Блетчли улыбнулся; улыбнулся не зло, не сочувствующе и не обиженно на отсутствие фанфар, оркестра и красной дорожки. Праздника на душе у него тоже не было, но хандрить на пару им не стоило. Жизнь и без того была так себе, чтобы еще искусственно нагонять апатию и тоску.
Тони улыбнулся понимающе:
- Спасибо.

Какая бы причина ни ставила Блетчли-холл с ног на уши в очередной раз, дома на самом деле было спокойно, пусть и последнее понятием было относительным.

Бросив взгляд на заголовки лежащих перед ним газет, Энтони отмахнулся от печатных изданий, после снова переводя взгляд на дочь:
- Макулатура, - дипломат иронично усмехнулся: - Хоть где-то в мире постоянство, - однако после взгляд Тони стал серьезнее, от улыбки остался лишь призрак. Выпускать на волю тревогу Себастьян не хотел: следовал предположениям о том, что отвыкшей от заботы дочери она могла доставить только дискомфорт. Последнее, что им обоим было нужно - это жалость. От чужих глаз Энтони "дозора" так и не отвел:
- Что я пропустил за минувшие два года, Фрида Блетчли?
[STA]отец года[/STA][NIC]Antony Bletchley[/NIC][AVA]http://sf.uploads.ru/d6b0N.jpg[/AVA]

Отредактировано Flemming Lynch (2015-01-05 21:51:54)

Блетчли молча смотрел на то, как Фрида самостоятельно разливает вино. Он не знал, как она воспитывала Бубенчика, но житье вместе с хозяйкой, нарядившей его в говорящее за себя одеяние, явно шло домовичку на пользу. Энтони улыбнулся радостному существу, смотревшему на него слишком уж влюбленными глазами (с Фридой, однако, Блетчли было не соперничать), и взглядом показал, что неплохо было бы пока ретироваться на кухню, когда тот сунул любопытный нос из-за дверного косяка. Бутылка вина явно пришлась очень к месту.

Теперь они разберутся. Себастьян слушал каждое слово внимательно, поначалу чувствуя, что прикасается к чему-то недозволенному, но после успокаиваясь. Как-нибудь, но разберутся непременно.

– Благодарю, – он мог бы сказать, что она стала слишком самостоятельной, но не стал. Впервые не знал, как сказанное воспримет дочь. Энтони поднял бокал на свет, разглядывая переливающийся рубиново-красный цвет в тусклом дневном освещении. – Твой сожитель на верном пути, – Себастьян усмехнулся, довольно сощурился, пригубив напиток: – ещё несколько лекций о виноделии – и у тебя в доме будет жить отличный сомелье.

Не налегая на алкоголь, Блетчли аккуратно вернул бокал на стол и, прижав ножку подушечками двух пальцев, неторопливо отодвинул дальше от себя и края стола. Поднял взгляд на дочь. Позволил улыбке на секунду отразиться во взгляде, частично подменяя затаившуюся тревогу:
– У твоего брата всегда было своеобразное чувство юмора, – посол поморщился. Гадать, кто мог научить его внука обращаться к тёте "Фрикаделькой", не приходилось. – Впрочем, тебе всегда шло. Не пойми превратно, – Блетчли улыбнулся шире, складывая руки перед собой.

Когда дочь села, он получил возможность разглядеть её ближе – и убедиться, что если от прежней дочери хоть что-то осталось, то она прилагала массу усилий, чтобы этого не показывать.

Это должно было случиться. Вино, как и предполагалось, настраивало на более откровенный лад. Несмотря на то, что сделали они от силы по паре скупых глотков. Энтони хотел услышать обо всём, что творилось в макушке сидящей напротив него молодой женщины. Поэтому против обвинений Блетчли против не был. Скорее, заслужил.

О том, что запретил визиты, Себастьян успел пожалеть не раз после того, как послы вытащили его из тюрьмы – и, стоит признать, постарались чертовски на славу. Так, как только умела эта троица. Но в выборе одежды Энтони доверится Фишеру снова очень вряд ли.

Блетчли почувствовал солидный укол вины, когда Фрида замолчала. Говорила она немного, но, для первой порции, этого хватило. В подобной ситуации стоило быть последовательной. А дальше они посмотрят, как пойдет. Энтони по-прежнему прекрасно помнил о том, что сегодня его здесь не ждали. Скорее, в Аду на раскаленной сковороде. Заодно и проверил бы, насколько воображение народа совпадало с правдой.

Опустив сначала взгляд на бокал, Энтони поднял его вновь, вглядываясь лицо дочери:
– И мне не было, – спокойно произнес маг и добавил, задумчиво заглянув в карие глаза: – Твой траур и без того затянулся, – резюмировал Себастьян, однако даже не думая поучать Фриду: – после сорока дней тебе стоило отпустить хотя бы меня. А мне – перестать тешиться надеждами, что когда-нибудь всё снова будет как прежде.

Подхватив бокал за ножку, Энтони сделал новый глоток, с удовольствием прикрывая глаза, чувствуя богатый букет родом из Франции. Сейчас мужчина был ей безмерно благодарен. Даже за тещу.[STA]отец года[/STA][NIC]Antony Bletchley[/NIC][AVA]http://sf.uploads.ru/d6b0N.jpg[/AVA]