❖ ANGIE SLUGHORN | ЭНЖИ СЛИЗНОРТ ❖

❖ Дата рождения персонажа17 июня 2006
❖ Чистота крови персонажа чистокровна
❖ Факультет и курс персонажа Рейвенкло, 6 курс

«Всё было против неё» – до неприличия затёртая фраза, ложащаяся в основу всего, с продолжением, где зло разоблачено, посажено в тюрьму или искорено раз и навсегда каким-то особо изощрённым добрым способом, а довольное собой добро радуется безоблачной жизни, целуя спасённую принцессу под чистым светом улыбчивой луны с непременно нежным музыкальным сопровождением. Но в этот раз всё было совсем не против неё, а даже несколько «за», заботливо вкладывая в её руки любую острую прихоть, способную только причинять боль, чтобы она могла с безумной улыбкой на лице смотреть на жертву, истекающую кровью, подчиняясь каждому приказу воспалённого мозга.

Девочка с развилки подсознания, перешедшая дорогу детства. Она родилась безликой и выросла, лишённой необходимых для жизни ярких красок привлекательности. Маленький уродец с тонкими жирными и ломкими ржаво-рыжими волосами. Кривая беззубая улыбка, пугающая родителей и умиляющая подслеповатого деда. Несуразное тело, никогда не имевшее ничего общего с женщиной. Перхоть на сутулых плечах и сгорбленная над котлом спина. Детский скрипучий тонкий голосок, тонущий в собственном страхе, монотонно зачитывает рецепт очередного зелья. Тонкая безвольная рука методично, один за другим добавляет ингредиенты и сосредоточенно помешивает жидкость, с особой страстью надеясь получить ожидаемый результат.

Оно сидит на забросанном старыми замызганными перьями и залитым чернилами деревянном столе. Оно хохочет и глумится, зачитывая вслух исписанные кривым почерком с ненужными никому завитушками букв пергаменты, сваленные в кучу и перемешанные в порыве удушающей агонии. Наивные строчки первых стихов и приторно-сладкие речи рассказов в противно скрипучем исполнении знакомого голоса отражаются от голых стен, эхом звуча в моём закипающем мозге. Я прячу обезумевшую голову под подушку, не желая слышать более ни слова, но голос, прорываясь сквозь толчеи сознания, неумолимо продолжает насмехаться надо мной.

По ночам стоны во взмокшей от липкого пота постели заглушает скрип кровати из соседней комнаты. А днём бесконечные скитания в мире подсознания от дома к дому, от толпы к толпе в тщетном поиске родственной души, но все двери неумолимо закрывались с громким хлопком и у самого носа, а праздные толпы растворялись при малейшей приближении, как мираж, уносясь всё дальше или тая, подобно любимому мороженному в жаркий день. Бегство, длинною в вечность по грязным извилистым коридорам, перепрыгивая снующих крыс с блестящими бусинками кроваво-красных глаз, брызги от луж, наполненных стенаниями и кровью девственниц. Маленькая вонючая комнатка, где стоишь по колено в сперме, мечтая вдохнуть свежий воздух, и нагоняющий треск, перерастающий в шипение, а затем и в шёпот, от которого так долго бежишь, что сердце заходится в бешеном стуке, норовя выскочить из грудной клетки и ускакать вперед, позабыв о своём хозяине, оставляя его умирать в потоках склизкой жижи, обволакивающей сознание. Шёпот нагнал, шуршаще приближаясь за спиной, облизывая белёсый пол своим рабочим язычком, он похотливо обнимает меня за плечи, прижимая к себе. Шёпот, не принадлежащий никому. Но его незримый хозяин начинает обретать очертания, стекаясь в серую массу из шороха тысячи тараканьих лапок, скребущих по каменной плитке. Оно перерастает в осязаемое Он. До зеркального блеска начищенные туфли с острыми носами, сшитый по заказу из дорогого материала пронзительно-чёрный костюм и с изящным пренебрежением расстегнутый ворот белоснежной рубашки. Упоительный аромат его духов перебивает вонь из ближайшего унитаза, но меня тошнит от одного только его вида. Впервые представший предо мной во всём своем блеске, он врезался в память только своей желчью, выворачивающей меня на изнанку, прямо на его сверкающие туфли. Как символично пасть ниц, ползая перед его величием на коленях с первого же момента личной встречи.

Каждый боится чего-то своего, но мы оба слишком мало знаем об этом. У тебя нет страхов, по крайней мере я так считаю, но ты способен вызвать во его мне и даже ужас. Я думаю, что я боюсь того, что ты можешь со мной сделать. Эти бесконечные муки, погребённые под пеплом ссадин. Тянущаяся в безысходность, тлеющая в неугасающем слабом ветре потребность быть нужной, пусть только тебе, пусть для твоих грязных извращений, но ты прав, я этого хочу. Сладкая истома при каждой пощёчине, при каждом оскорблении и грубом уничтожении меня. Разрушение доставляет особый кайф, сравнимый разве что с эйфорией.
- Ты заблуждаешься, - его безликий голос заставляет меня открыть глаза, - ты боишься не меня, напротив, в моих объятьях ты находишь успокоение, ты прячешься в боли, чтобы не замечать Дамоклова меча над тобой. Призрак материнства, идущий за тобой по следу. Холодный пот, покрывающий твои ладони, испарина, целующая твой лоб, и детский крик в твою последнюю минуту. Ты не хочешь так уходить из мира, поэтому заранее ненавидишь кричащего, готовая голыми руками разорвать его обиталище, пусть это и будет твое собственное тело. Уже сейчас ты привыкаешь наслаждаться болью, чтобы в решающий миг рождения ещё безликого куска мяса внутри тебя, разорвать ногтями живот, выкидывая чужеродное семя, обратившееся для тебя погибелью. Горячая кровь хлынет под обкусанные и обломанные ногти, а ты в агонии от нестерпимой боли будешь хохотать и падать без сознания, в надежде, когда проснёшься, забыть этот страшный сон. Кстати о снах, кто он, тот человек в темноте, чьего взгляда ты так боишься? Неужели это первое, что появится на свет от того, что шевелится у тебя внутри?

Экстаз нахлынувшей горячки душит образами из прошлого, стирая в памяти картины детства и подменяя их на ложные воспоминания, угодные ему и только ему. Я помнила ласковый взгляд той милой девочки из дома напротив, заменённый на испуганный. Отчаянный крик боли, и падение на пол. О Мерлин, что же я творю?! Я смотрю на свои окровавленные руки и слышу ее всхлипы из ванной, я понимаю, что он пытался войти в неё через мое тело, и, похоже преуспел. Странно, что всё это осталось тайной, я думала, что она расскажет всем. Но она не рассказала, исчезнув навсегда из моей жизни и жизни её родителей.
После очередного скандала он властно кидает меня на постель, сметая подушки и вминая в зелёное покрывало. Больно сжимая запястья и с яростью вдалбливая в моё меркнущее сознание свою правоту, он зловонно дышит в моё лицо и оттягивает волосы до хриплого вскрика. Я чувствую себя последней шлюхой, готовой спать с кем попало, не разбирая ни полов, ни возрастов, ищущей насыщения, но находящей только ещё большее желание. Охваченная плотской жаждой, до хруста костей в суставах отдающая себя кому попало, за деньги или даром, лишь бы кому-то.
Спустя почти два часа я лежу в кровавой ванне, успокаивая боль теплом воды, окрашенной красным, похожей на вино. Слоящиеся обломанные ногти с частицами его кожи, содранной со спины, с силой впиваются в белую эмаль корыта, принявшего мой поджаренный кусок мяса с кровью с остатками белого соуса способного оживить мой страх.

Утром угловатый уродец с дрожью в обессиливших за ночь ногах подползает к зеркалу с острыми ножницами, крепко зажатыми в сбитых до крови руках. Локон за локоном рыжие ошмётки жидких волос падают на пол. В отражении трескающегося зеркала всё то же безвольное создание, взирающее на самоё себя с клочковатой прической, где то общипанное до самой кожи головы, а где-то свисающее невразумительными патлами. Резкий холодный взгляд, полный ненависти, не принадлежащий ни мне, ни ему, и его снисходительная ядовитая ухмылка на моих бесцветных губах.
Чуть позже растерянность при виде крови на своих трусиках, поздравления мамы с тем, что я теперь стала девушкой, и наказание за испорченные волосы. Несколько месяцев ада в стенах своей комнаты. Беспощадная война изо дня в день и жестокие падения каждую ночь. Он раздвигает мои податливые ноги, насыщая жаждущую плоть Я пробую не спать, не давая ему застать меня врасплох, но он пользуется слабостью моего уставшего сознания, врываясь ураганным ветром, смерчем уничтожая всё живое, что встречается на пути.
В это утро Она разбудила меня нежным поцелуем, первым в моей жизни. Он ещё спал, а Она подвела меня к зеркалу и остановилась за спиной.
- Посмотри, посмотри на себя, на кого ты похожа? – она легко касается моих отрастающих волос, гладя меня по плечам. В отражении я вижу изменившуюся себя: округлившиеся бедра, очерченную талию, маленькую упругую грудь, сгладившиеся линии тела и распрямившуюся осанку. Сладкое томление наливает чрево, а жесткий голос из-за спины напоминает о Его присутствии.
- Смотри – не смотри, а грудь больше не станет, как и ты. Ты навсегда останешься мразью, о которую все будут вытирать ноги, - довольный своей колкостью Он потягивается и лениво поднимается, скрываясь за дверью комнаты. Какое счастье, что Он не видит Её, стоящую рядом. Я придумала её этой ночью, как единственную, кто способен защитить и понять меня. Она улыбается мне, надевая на меня халат, и уводит в ванную комнату.
- Посмотри на себя, - снова повторяет Она, - неужели ЭТО можно назвать девушкой? Пока ты будешь ничтожеством с сумбуром на голове, носить дешёвые шмотки, больше напоминающие помойные тряпки, и шугаться малейшего звука, ты БУДЕШЬ той мразью, о которой он говорит. Решайся, я твоё единственное спасение, я и только я могу любить тебя, помочь тебе и продолжить твои начинания.

Эмоциональный холод, разбивавший мое творчество на мелкие куски, а теперь эта сладкая мука, сильный наркотик, вломившийся в мою жизнь. Лишь только успеть уловить обрывки скандалов и страстей и перенести их на бумагу. Бессмысленность процесса, который никогда не будет доступен чужому взгляду, окупается лишь эмоциональным успокоением, заблудшего разума. Дрожащие, сбивчивые записи в чёрно-красной книге дневника, приоткрывающие завесу сумбура души. Я вычёркиваю тебя из своей книги страница за страницей, сжигая тебя в сознании как жалкий неудачный эксперимент своего больного воображения.

Я смотрю на себя через дневник: странное неуклюжее уродливое существо, затворившееся в потоках своего отчаянья. Она остригла волосы, перманентно носит чёрную бесформенную одежду в знак траура по самой себе, уничтоженной ею же. Она нарочито подчеркивает все свои недостатки, наслаждаясь собственным уродством и ничтожеством, превращая себя из ОНА в ОНО, в бесформенное, безмозглое оно с запуганным взглядом. Я захлопнула дневник, отправляя его на дно чемодана. ОНО не забыто, но оно спрятано, как напоминание о том, как делать не надо. Она улыбается мне, новой мне: с гладкими ухоженными, шоколадно-золотистыми волосами, ниспадающими на плечи. О, я всегда восхищаюсь ею, одним кивком головы способной сразить сердце любого мужчины. Ее пепельно-белые волосы при любом наклоне головы скрывают все мелкие изъяны, оставляя лишь блеск зеркально-серых улыбающихся мне холодом глаз. Цвет же моих гораздо прозаичнее: карий с редким красноватыми вкраплениями – засохшими брызгами крови на внутренней стороне радужки после беспощадного убийства Его, забытого, брошенного и стёртого навсегда. Вся моя одежда подобрана со вкусом, кропотливо привитым Ею, и дополнена различными аксессуарами, будь то изящная брошь, элегантный шарф или притягивающий взгляд кулон.

Крепкие засовы на дверях души и рассудка помогают жить обычной жизнью для других, не подозревающих о войнах, идущих во мне, и я веду обычную жизнь, обычную для всех и каждого, свойственную любому подростку. Я получила такое же письмо, как и все дети волшебников. Я, как и все покупала свою первую палочку, ставшей нашей. Мы с тобой так долго не могли найти подходящую нам обеим. Мы хихикали и перемигивались, пока недоумённый господин с седой бородкой пытался угадать, какая нам подойдёт. Как и все остальные, он видел только меня, не удостоив тебя даже взглядом. Я его не виню, хотя, наверное, увидь он тебя, то сошел бы с ума от твоей красоты. Я ею очарована уже столько лет, и тогда я заворожено изучала твои мягкие черты, окутанные лёгкой дымкой тайны. Наконец, в наши руки попала десятидюймовая палочка из тополя с «начинкой» из чешуи змеи. Я ощутила огромную мощь, наполнившую меня до краёв. Наверное, ты почувствовала тоже самое. Я, так же как и все, участвовала в церемонии распределения, ничем не выдавая твоё присутствие рядом, разве что шляпа долго колебалась, выбирая факультет, пока мы с тобой шептались. «Рейвенкло»? Удел умников, здесь прячутся гении, такие же психи, как и я, помешанные на чём-то своем, но так же, как и я, не мешающие жить другим.

Наверное, мы стали идеальным дополнением друг друга: то, что не знаю я, обязательно знаешь ты, убеждая, что не стыдно использовать чужое, пока реальность ещё имеет смысл, пока не считаешь порочным всё так же фальшиво прикидываться вменяемой. Я люблю трансфигурацию, хотя ты говоришь, что это только потому, что мне не впервой прикидываться тем, кем я не являюсь, просто привыкнув примерять маски. Наверное, ты права, но долгие годы тренировок позволили всё же добиться того, что я научилась обращаться в кошку. Дымчато-серую кошку, такую же распутную, как и наше «мы», каждый март сходящую с ума и бросающуюся в блуд, впрочем, не только март, впрочем только в нашем сознании. У меня смутное ощущение, что окрасом я всё же пошла в тебя.
Ты любишь зелья, с твоей особой педантичностью ты можешь часами просиживать за точным подбором ингредиентов. А ведь учила тебя я. Я только сейчас вспоминаю, что это я их любила, но ты сумела затереть эти воспоминания, оставив даже не призраком, а потёртостями, нечитабельными и не способными возродиться. Мне иногда кажется, что моя привязанность к тебе – всего лишь результат любовного зелья, которое ты, наверное, подливаешь мне в чай.

Она всегда рядом, иногда отчитывает меня за неумение быть её копией, верхом женственности и совершенства. Даже Он, пал бы тогда к её ногам, но он умер раньше. Она всегда рядом, когда я пишу газетные статьи, подыскивает нужные слова и подкидывает ценные идеи. Она редко оставляет меня одну, не позволяя наслаждаться уединением. Но в эти редкие минуты, я строчу витиеватые буквы в дневнике, о котором она не знает, излагая действительно СВОИ мысли СВОИ ощущения и записывая СВОИ цели, которым никогда не суждено сбыться. Я веду обычную жизнь заурядного студента, день за днём цепляя маски, то её, то безликой обыденности. Она не любит летать ,поэтому я играю в квиддич. Она со мной каждый день и каждую ночь, но я не говорю о ней никому, даже Фреду. Фре… и теперь это имя всё ещё ласкает слух, даже сейчас оно преследует меня. Я думала, что забуду и разлюблю, я верила. В какой-то миг мне даже казалась, что так оно и есть, но я ошибалась. Ты всё равно живешь в моем сердце, хоть я и не хочу в этом признаваться. Я боюсь этих извечных споров с Ней, но всё равно ты живешь во мне, я дышу тобою.
Она злится, напоминая мне о Нём, надеясь свить твой облик с Его воедино, втаптывая в грязь. С нервным надрывом в голосе она шепчет мне, и её слова троекратно отражаются в сознании:
- Он бы бросил тебя через месяц - другой. Он надменный самовлюблённый эгоист. Всё, что для него имеет смысл, так это его дражайшая сестрёнка. Он бросит мир к твоим ногам, чтобы ты почувствовала себя желанной, чтобы поверила в искренность его лживых слов, бросилась в объятья, отдавая то, что принадлежит мне, слышишь? Мне! И всё только с одной целью – отобрать больше, чем смог дать, чтобы вычеркнуть, как ты вычёркивала Его, строка за строкой. Или ты забыла? Открой дневник и посмотри, эти строки ещё можно прочесть, можно вспомнить каждую мелочь, каждый удар, каждый приступ, хлынувшую кровь и фрикционную тряску твоей реальности. Ты же знаешь, что ты не нужна никому. Каждый, кого ты встретишь, в итоге предаст. Вспомни: Юджин и Эстель. Разве они когда-нибудь тебя любили? Они были настолько заняты собой, что почти не вспоминали о тебе.
- Дедушка Гораций. Он… он звал меня Лили, только он. Так нежно и тепло. Он учил меня варить зелья, рассказывал о травах, о своём прошлом. Он любил меня!
- И бросил. Он ушёл, оставив тебя в этой жизни одну. И любил ли тебя? Нет, не думаю, он просто видел в тебе другого человека. Вспомни его взгляд, погружённый в прошлое. Ты нужна только мне, только я тебя знаю, только я могу тебе помочь, потому что мы одно целое, мы едины. Не я ли избавила тебя от ада, не я ли дала тебе новую жизнь, новую внешность? Или ты забыла? Дать тебе зеркало?
Я знаю, что в нем я увижу уродца, забитого в угол, с кровоподтёками на лице, шрамами и синяками по всему телу. Воспаленные глаза с красными прожилками лопнувших сосудов. Уродца, захлебнувшегося в потоке его семени, разлитого по всем уголкам разума. Купающегося в собственной девственной крови эмбриона, с ярко-розовыми следами от ударов кнута. Изрезанные вены, в мясистых разрезах которых роятся и копошатся личинки, обретшие маленькие крылышки и вызывающие зуд в гниющей плоти. Бело-зелёная слизь, струящаяся из ран при малейшем движении, и сверлящие мысли, толкающие к краю пропасти или моста, где внизу возбужденная земля или ненасытные волны благоговейно готовы принять никчемное тело подростка в свои сладкие объятья, обещая прекратить ноющую муку и стоны по ночам.

Рокс – она оказалась удобным оружием, хоть до сих пор об этом не подозревает. Жаркие объятья, переполняющая страсть. В ту ночь мы возродили частичку Его, позволяя ему сполна насладиться чужим телом. Фальшивка, постановочная сцена, спектакль, разыгранный нами троими с использованием девчонки – единственное, что могло растоптать чувства Фре. Мы больше не разговаривали, хотя и виделись не раз. Я всё время отвожу взгляд и делаю вид, что не замечаю. Я пытаюсь обмануть и тебя и себя. Я помню тот день: стоя на одном колене он признавался мне в любви. Его руки дрожали, а голос срывался. Его лоб был покрыт испариной. Он шептал, шептал слова, легко сплетающиеся в стихи, и они парили, как лёгкая музыка, ласкающая слух. Тогда он подарил мне тигровую лилию, говоря, что она похоже на меня. Это было так непохоже на него, на обычного Фре, каким многие могли лицезреть его на уроках, но он был настоящим. Именно такого Фре я знала: милого, нежного безнадёжного романтика с душой поэта. Я была его музой, и я же всё это прекратила. Оборвать все нити разом… Верно теперь он меня ненавидит. Мне нет пути назад. В глазах заблестели слёзы. Тень неслышно подходит ко мне и обнимает, покрывая холодными поцелуями шею. Если бы так сделал Фре, я бы отвернулась. Ненавижу, когда видят мою слабость. Но для не для Неё, Она знает меня всю, и мне не спрятаться. Видимо ей я верю больше, чем тебе, мой милый Фре. Наверное, она права, это была не любовь, а только фарс, обречённый на муки.
- Прости-прощай, мой милый Фре, - как обычно шепчу я перед сном и засыпаю в её объятьях, но утром я снова проснусь с чувством горькой утраты. Но это пройдёт, я знаю. «Время лечит», - так, кажется, говорил дедушка Гораций?

Я люблю всевозможные сладости, видимо, пытаясь подсластить себе ночной полубред и дневную апатию. Я люблю мурлыкать себе под нос незамысловатые мелодии, пока пишу, и Ей это нравится, а Он терпеть не мог. Он нервно курил, пуская мне в лицо клубы дыма, вдыхаемые мною. Никотин и смолистые испарения, проникающие по внутренним каналам моего организма в лёгкие, медленно, но верно отравляют каждую клеточку, оседая черноватым налетом и умертвляя вдох за вдохом живую плоть. А ты просто сидишь рядом, потягивая медленными глотками десертное вино, согревающее твоё холодное тело. Ты очаровательна, но я чувствую этот до головокружения сладковатый запах тлена. Трупное тело, всё ещё божественного молочно-белого цвета прячется под шелком платья. Твоя душа давно разлагается, отравляя мою, но я только мурлыкаю себе под нос, улыбаясь, как ни в чём не бывало. Я люблю тяжелый рок, а ты слушаешь только моё пение и классическую музыку, подобающую истинной леди. Зато ты прекрасно танцуешь, как и он, и ты так же сведуща и искушена в постели. Я люблю кофе по утрам, а ты скучаешь по запаху ментола, остающемуся от его сигарет, который не застала.

Я прекрасно пою и неплохо рисую. Хотя моей последней песней была та, подаренная Фре в день нашего расставания. Или вернее сказать в ночь? Тогда я прогнала даже тебя, и в слезах пела эту дивную песню. Подумать только, уже полгода я только мурлыкаю что-то под нос, и ни разу, ни единого раза не спела хотя бы куплет. Наверное, просто строчки застревают в горле, после тех строк. Но со мной осталась вторая страсть. Ты её не жалуешь. Ты не любишь тревогу, скользящую в каждом штрихе, ты презираешь боль, кричащую в каждом изгибе, но ты не можешь не улыбнуться, видя с какой любовью каждая тень ложиться на бумагу. А Фре любил мою сосредоточенность в эти моменты.

Я так устала от тебя, ты стала просто не выносимой, помешанной на своем блеске. Обхватив голову руками, я сижу на полу туалета и раскачиваюсь до дурноты, пытаясь прогнать пронзающую огненным клинком голову. Встаю, и окунаю голову под кран с ледяной водой, мерзким покалыванием разливающейся по вискам. Поднимаю голову и смотрю на своё отражение, плывущее в заплёванном, залапанном мутном зеркале. Она подходит ко мне и кладет руки на плечи. Керри, которая поможет мне избавится от Неё, призрачной тени, возомнившей себя моей музой. Керри или просто Ко – мой новый ангел-хранитель, честный, способный причинять боль и вызывать слезы. И она не замедляет проверить свои способности, опуская меня на колени, протягивая в руке один из ингредиентов, прихваченных из моей школьной сумки. Вдыхая с ее ладони белый порошок, нервным ударом парализующим мозг, я падаю на спину, не в силах больше пошевелиться, только тупо глядя в потолок. Она склоняется надо мной, изменяя реальность и пространство. Бесконечный калейдоскоп эмоций, серая гонка ярких пятен, снующая укачивающим водоворотом пред лицом. Дикая череда звуков, ознобом, проходящим по телу, ищущим выход. Эпилептическая дрожь, сотрясающая куклу, безвольно лежащую на полу перед третьим кусочком мозаики, с улыбкой склонившимся над жертвой. Ещё одна ошибка создателя, не первая и не последняя.

❖ Кира Найтли

Отредактировано Angie Slughorn (2015-01-09 00:58:49)